Аннотация. В статье рассматривается проблема восприятия китайской иероглифики европейцами Нового времени. Показано, что изучение неалфавитной системы письма происходило через картину мира, сложившуюся в европейской культуре, путём сопоставления явлений нового культурного мира с уже имеющими образцами: латинской графикой, античной мифологией, криптографическими методами.
Ключевые слова: иероглиф, европейская культура, Восток, Китай, Новое время.
Если трактовать понятие языка в его хайдеггеровском понимании, то диалог между представителями разных культур превращается в процесс постижения собеседника: по сути, человеческого воплощения абсолютно непохожего культурного мира [2, с. 184]. Ввиду этого изучение взаимодействия Востока и Запада эпохи раннего колониализма представляет особый интерес: именно в эту эпоху закладывались основы вестернизации традиционных восточных обществ. В то же время никакое общение невозможно без налаживания культурных связей, нахождения точек соприкосновения: общего языка.
Настоящее исследование представляет собой попытку понять взгляды европейцев раннего Нового времени на китайскую письменность. Библиография по данному вопросу обширна: это и работы современных авторов, и дневники путешественников, и записи представителей различных миссий в Китае. Для анализа библиографии были использованы методы критического и сравнительно-сопоставительного анализа, систематизации, индукции.
Одно из первых европейских описаний китайской письменности принадлежит Гильому де Рубруку, монаху-францисканцу, предпринявшему путешествие ко двору монгольского хана Мункэ в 1253-1255 годах. Он отмечал, что «…обитатели Китая одним знаком описывают несколько букв, составляющих целое слово» [1, с. 356]. Рубрук верно отметил идеографическую (фоноидеографическую) природу китайского письма – и в то же время обнаружил тот факт, что в китайской письменности нет букв как таковых. Именно отсутствие алфавита стало сложностью для преемников Рубрука в постижении китайской письменности.
Непосредственно в Новое время мы обнаруживаем попытки провести аналогию между иероглифами и известными понятиями европейской культуры. Например, у Блеза де Виженера, известного переводчика и криптографа, мы обнаруживаем такое сравнение: «…некоторые [знаки] стоят отдельно, а некоторые соединяются вместе, в символ, стоящий для более чем одного слова, как, например, кентавры, химеры, сфинксы и прочие чудовища множественной природы» [4, с. 134].
Виженер сравнивает иероглифы с образами античных чудовищ, используя знакомые культурные явления. В этом он, в сущности, следует практике, установившейся со времён публикации «Гипнэротомахии» – герметического романа 1499 года, где в большом количестве используются изображения египетских иероглифов в их ренессансном восприятии: аллегорическое изображение всех вещей.
Описывая изобразительные средства иероглифов, он пришёл к выводу, что для такой письменности не важно разделение на буквы, слоги и отдельные предложения. Поэтому, заключает он, иероглифическая письменность – это просто шифр, подлежащий разгадке. Далее он связал эти древние и современные иероглифы с пиктограммами и кипу (узелковой письменностью) Нового Света и указал на их отличие от алфавитного письма, которое и было основной темой его трактата [4, с. 317]. Возможно, именно поэтому он не смог включить их в разработанную им систему «56 алфавитов мира»: страница, выделенная им для Азии, осталась пустой.
Проблема восприятия неалфавитной системы как конечного набора знаков преследовала всех учёных Нового времени, кто брался за исследование китайской письменности. Папа Марцелл II безуспешно пытался изучить «китайский алфавит»; доминиканец де ла Круз, попросив носителя записать его азбуку, столкнулся с непониманием: знаков оказалось больше пяти тысяч.
Синтез западной и восточной культуры приводил к необычным сочетаниям: так, иезуиты-фигуристы в лице Иоахима Буве пытались вовлечь традиционные китайские верования в европейскую картину мира. Таким образом, легендарный император Яо был отождествлён с библейским Ноем на основе сходства имени, а первый император Фу Си – с Гермесом Трисмегистом, легендарным египетским магом. По мнению Буве, одно из имён Фу Си – Тайхао («Великое небо») в действительности относится к его греческому титулу: Трисмегист, «Трижды величайший» [6, с. 189].
Конечно, такие фонетические натяжки мало способствовали подлинно научному изучению культуры, развивавшейся вне европейских понятий об истории, литературы и религии, однако немало помогли в создании сравнительно-сопоставительной методики и созданию культурологии в том виде, в каком она была нужна иезуитам для их изысканий в Китае.
Значительный прогресс в понимании природы китайских иероглифов имел место во времена Афанасия Кирхера: знаменитого иезуита, составившего подробное описание Китая XVII века. Его ученик, Мартино Мартини, предпринял попытку составить сводную этимологическую таблицу китайских иероглифов. Несмотря на некоторую избирательность, происхождение в целом определено верно. Таким образом, стало понятно, что китайское письмо имеет не алфавитную, а идеографическую природу (см. рисунок 1) [5, с. 33].
Рис. 1. Этимологии Мартини для иероглифов: 山 «гора», 日 «солнце», 龍 «дракон», 宔 «драгоценность», 鳥 «птица» и 雞 «курица» в их традиционном написании
Несмотря на неопределённость относительно природы китайской письменности, практически все европейские учёные согласились с тремя основными принципами китайского языка: что иероглифы были идеографическими, что язык и система письма были односложными и что это была универсальная письменность в том ограниченном смысле, что она позволяла людям, говорящим на разных языках, понимать тексты друг друга.
Упомянутый выше Гаспар да Круз пишет об этом: «…Жители Кохинхины не понимают китайцев при разговоре, так же, как и японцы, но все понимают друг друга в переписке» [3, с. 133].
Однако китайская иероглифика не является универсальной. Кажущееся языковое взаимопонимание сохранялось в основном за счёт того факта, что придворные, философские и религиозные беседы в странах «китайской сферы влияния» велись в основном на классическом китайском языке (вэньяне). Далее, если китайские иероглифы читались на местном языке, а не на вэньяне, то делалось это с помощью фонетики этого местного языка, а нередко и с изменением структуры слова или предложения в целом (поскольку разница в грамматике китайского и окружающих его языков весьма значительна). А при изменении структуры предложения начинали использоваться специальные пометки, отражающие нужный порядок слов, что в корне меняло оригинальную фразу (таковой системой являются знаки «каэритэн» в старой форме японского языка – камбун).
Если рассматривать понятность собственно китайских иероглифов в отрыве от их прочтения, то их «универсальная понятность» касается лишь базовых понятий, обозначаемых знаками пиктографического происхождения: гора, вода и так далее; более сложные понятия обозначаются, как правило, иероглифами, подчас не имеющими прямого отношения к сути обозначаемого.
В качестве примера можно привести слово 忠 [zhōng] «верность», где верхняя половина отвечает за произношение без учёта смысла (中[zhōng] – «середина»), а нижняя приблизительно описывает значение, но не учитывает фонетику (心 [xīn] – «сердце», встречается в описаниях чувств и эмоций). Или, например, 诽 [fěi] «клеветать» состоит из фонетика 非 [fēi] «ложь» и семантика 讠[yán] «речь».
Если мы говорим о об иероглифах в письменностях других языков, то, помимо описанных выше проблем с произношением, следует учитывать тот факт, что текст будет понятен не полностью за счёт внедрения местной письменности, которая лучше учитывает грамматику местного языка (кана в Японии, хангыль в Корее) [3, с. 136].
Также следует учитывать и тот факт, что, заимствуя китайскую письменность, соседние страны меняли её согласно своим нуждам: так, вьетнамское письмо тьы-ном сочетает как исконные китайские знаки, так и созданные на их основе местные привнесения. Так же дело обстоит и с японскими знаками кандзи: часть иероглифов осталась в их традиционном написании, часть было упрощено так же, как это сделали в Китае ХХ века, а часть была упрощена по собственной японской методике, породившей таким образом новые символы.
Тем не менее, европейских учёных так впечатлила возможность создания «универсального письма», что это послужило причиной создания нескольких проектов: например, «системы реальных знаков» Фрэнсиса Бэкона [5, с. 37].
Таким образом, мы видим два ключевых подхода в анализе европейцами китайской письменности: восприятие сквозь призму алфавитной письменности и мифологизация. Европейские языки имеют в своей основе преимущественно латинскую графику, именно буквоподобные символы использует Мартини в своей сводной этимологической таблице (см. выше рис. 1). Попытки исследователей выявить алфавит в неалфавитной письменности провалились, а открытие изобразительной природы знаков привело к попыткам создать универсальную систему письма.
Этот проект также оказался несостоятельным в силу того факта, что большинство китайских иероглифов имеют в своём составе фонетический элемент, отвечающий за их чтение. Следовательно, такие знаки все равно не являлись бы одинаково понятными для всех. Или же чтение иероглифов адаптировалось к правилам местного языка, что искажало саму концепцию «письма, понятного для всех». Следует учесть и тот факт, что за многие сотни лет иероглифы меняли свой смысл, иногда радикально, так что не всегда можно было понять его значение только лишь по внешнему виду.
Что касается мифологизации, то здесь учёные и монахи опирались на античный базис европейской культуры (уподобление Фу Си Гермесу Трисмегисту, императора Яо – библейскому Ною) и уже известный им прецедент: египетские иероглифы, индейское письмо кипу (которое и вовсе не было иероглифическим). Однако рассмотрение иероглифики как шифра или комбинации абстрактных рисунков также оказалось несостоятельным ввиду более сложной системы правил, которые и отличают язык от шифра.
Таким образом, поиски точек соприкосновения Запада с Востоком всегда происходили на основе уже известного опыта. Отождествляя античные образцы с китайской письменностью, европейские учёные не только знакомились с новым для себя культурным миром: они заново открывали для себя, переосмысливали своё собственное наследие. Таким образом, преодолевался ментальный барьер, показанный Хайдеггером в своей книге, ибо точки соприкосновения становились и новыми точками отсчёта для восприятия новой культуры.
Литература:
- Дель Плано Карпини Джованни. История монгалов. Гильом де Рубрук. Путешествие в восточные страны. Книга Марко Поло / Пер. А.И. Малеина, И.П. Минаева. Вступ. ст. и комментарии М.Б. Горнунга. М.: Мысль, 1997. 577 с.
- Панова О.Б. Восток – Запад: глубокие корни общности культурных миров и интеграционные тенденции современности (опыт интерпретации работы М. Хайдеггера «Из диалога о языке между японцем и спрашивающим») // Epistemology & Philosophy of Science. 2014. №2(40). С. 184-201.
- De Francis J. The Chinese Language: Fact and Fantasy. Hawaii: University of Hawaii Press, 1984. 124 pages.
- De Vigenère B. Traicté des Chiffres ou Secretes Manieres d’escrire. Geneva: Slatkine Reprints, 1992, reprint of Paris 1586 ed. 303 рages.
- Rusk B. Old Scripts, New Actors: European Encounters with Chinese Writing, 1550-1700 // East Asian Science, Technology, and Medicine. Vol. 26. Page: 68-116.
- Von Collani C. Joachim Bouvet S.J.: sein Leben und sein Werk. Nettetal Steyler Verlag, 1985. 269 pages.
Perception of Chinese writing by Early Modern Europeans: comprehension of the East through the language of the nation
Alentsov E.A.,
undergraduate of 1 course of the Don State Technical University, Rostov-on-Don
Coauthor:
Nedostup E.A.,
undergraduate of 1 course of the Don State Technical University, Rostov-on-Don
Research supervisor:
Semenova Marina Yuryevna,
Head of the Department of Integrative and Digital Linguistics, DSTU, Rostov-on-Don, Associate Professor, Candidate of Philological Sciences
Аnnotation. The article deals with the problem of perception of Chinese hieroglyphics by Europeans of the Modern era. It is shown that the study of the non-alphabetic writing system took place through the picture of the world that has developed in European culture, by comparing the phenomena of the new cultural world with already existing samples: Latin graphics, ancient mythology, cryptographic methods.
Keywords: hieroglyph, European culture, East, China, Modern era.
Literature:
- Giovanni da Pian del Carpine. Ystoria Mongalorum. William of Rubruck. Travel to the Eastern countries. The book of Marco Polo / Translated by A.I. Malein, I.P. Minaev. Introductory article and comments by M.B. Gornung. Moscow: Mysl, 1997. 577 pages.
- Panova O.B. East – West: the deep roots of the commonality of cultural worlds and the integration trends of modernity (the experience of interpreting the work of M. Heidegger «From the dialogue about the language between the Japanese and the questioner») // Epistemology & Philosophy of Science. 2014. №2(40). Page: 184-201.
- De Francis J. The Chinese Language: Fact and Fantasy. Hawaii: University of Hawaii Press, 1984. 124 pages.
- De Vigenère B. Traicté des Chiffres ou Secretes Manieres d’escrire. Geneva: Slatkine Reprints, 1992, reprint of Paris 1586 ed. 303 рages.
- Rusk B. Old Scripts, New Actors: European Encounters with Chinese Writing, 1550-1700 // East Asian Science, Technology, and Medicine. 2007. Vol. 26. Page: 68-116.
- Von Collani C. Joachim Bouvet S.J.: sein Leben und sein Werk. Nettetal Steyler Verlag, 1985. 269 pages.