Аннотация. Автор статьи акцентирует особое андеграундное культурное сознание Егора Летова, моделирующее текстовое пространство в системе особой эстетической формы метатекстуальности. Более подробно рассматривается метаконцептуальный образ трамвая, выводящий на широкий культурный интертекст. Неомифологизм рассматривается как прием художественного миромоделирования на материале нескольких музыкально-поэтических композиций Летова.
Ключевые слова: Егор Летов, неомиф, сибирский андеграунд, миромодель.
Творчество Егора Летова, ставшего культовой фигурой сибирского андеграунда, представляет особый интерес для современных исследователей, поскольку является знаком художественной феноменологии мифологической интертекстуализации. Авторским оригинальным особенностям андеграундной поэтики и художественного мировидения «патриарха» русского панк-рока посвящают статьи, диссертации, монографии; кроме того, с 2014 года и до недавнего времени на базе РГГУ проводился постоянный научный «Летовский семинар», по результатам которого издан одноименный сборник докладов.
Однако, несмотря на стремительность обогащения корпуса литературоведческих текстов о Летове, остаются вопросы, требующие научного изыскания, но до сих пор не освещенные в соответствующей литературе.
В настоящем исследовании мы рассмотрим неомифологизм как прием художественного миромоделирования, утверждения «альтернативного инварианта реальности» [8] в творчестве Е. Летова на материале нескольких музыкально-поэтических произведений.
Авторству Летова принадлежит комплекс текстов, в которых традиционные для русской литературы мифопоэтические образы подвергаются разнообразным трансформационным процессам и становятся порождением персональной мифологии – неомифами.
Первые альбомы группы «Гражданская оборона», записанные Летовым в одиночку в течение примерно двух недель, А.А. Данилов небезосновательно назвал «вызывающими» [4, с. 172]. Для них характерен эпатаж, «разрушение привычных советских мифологем в заданной абсурдистской и саркастической манере» [4, с. 172]. В одном из таких альбомов («Некрофилия») размещена композиция «Трамвай».
И.З. Сурат считает, что в русской поэзии существует «сквозной сюжет» трамвая, называет его «образом с символическим значением» [17, с. 300]. Этот «сквозной сюжет», начиная с «Заблудившегося трамвая» Н. Гумилева, определившего семантические доминанты образа, неизбежно обрастает смыслами и мифологизируется. Трамвай, по мнению П. Золиной, «в своем зарождении в литературном пространстве практически неотделимый от экзистенциальных концептов смерти и времени» [6, с. 48], стал частью художественного пространства русского города.
Мифопоэтическое бытие трамвая в сверхтексте XX века (Замятин, Гумилев, Набоков, Булгаков, Пастернак и др.) приводит к формированию ядерных значений символа эпохи (знак городского пространства, проводник во времени и пространстве, свидетель жизни, способ преодоления, разрушение, гибель, смерть) [2, с. 36].
По мнению А. Корчинского, «Летов принадлежит к числу авторов, склонных к интенсивной мировоззренческой и творческой рефлексии» [8, с. 52].
Настойчивая анафора, подкрепленная синтаксическим параллелизмом, центрирует идейные координаты текста на мифопоэтическом образе трамвая.
В сильной позиции текста – абсолютном начале – актуализируются мортальные коннотации («Трамвай задавит нас наверняка / повесит нас / раскроет нас» [12]), а затем происходит, казалось бы, нагромождение конструкций, бессмысленных с точки зрения лексических и грамматических норм русского языка. Здесь Летов наследует русским футуристам и авангардистам (в частности, обэриутам), которые, по А.А. Кобринскому, осуществляли «вскрытие нереализованных в языке и речи потенциальных возможностей за счет нарушения языковых и речевых конвенций, построения целой системы аномальных конструкций на всех уровнях текста» [7].
Хаотические с точки зрения синтагматических отношений словесные комбинации приобретают законченный смысл, если рассмотреть структуру текста как своего рода парадигму некоторой формулы (синтаксический параллелизм подкрепляет возможность такого подхода).
В рассматриваемой парадигме константны два элемента, противопоставленные друг другу: «трамвай» (позиция начала поэтической строки, подлежащее, субъект) и «нас» (постпозиция по отношению к глаголу-сказуемому, дополнение, объект). Речь идет об иерархических взаимоотношениях между трамваем и «нами», в которых трамвай подвергает тело обобщенно-личного «мы» разнообразным модификациям. Думается, в контексте поэзии Летова, где антитрадиционализм выступает в качестве осевой универсалии и может пониматься не только как отход от литературной традиции, но как противостояние определенной социально-политической системе [1, с. 17], трамвай-символ эпохи функционирует как советская государственная машина.
Нонконформистский характер мировоззрения Летова («Все, что хоть чего-то стоит, носит характер, ни в какие рамки не вписывающийся» [10]), определяет центральную оппозицию «трамвай (государство) – мы», где лирический субъект находится вне художественного пространства, создаваемого трамваем (мы ничего не знаем ни о его характеристиках, ни о его внутреннем устройстве). Трамвай выступает как внешняя разрушительная сила, поэтому такие устойчивые значения образа, как «знак городского пространства», «проводник во времени», «свидетель жизни» разрушаются в неомифе Летова. Важно учитывать факт, отмеченный исследователями русской литературы: «Для многих авторов, перешагнувших в зрелую жизнь на сломе советской империи, характерна в том или ином виде ностальгия по былому» [20, с. 99]. Трамвай в символической коннотации Летова приобретает дополнительный смысл «образа ностальгии» (в первую очередь выражает ностальгию по Серебряному веку).
В парадигме авторской формулы переменными константами становятся глаголы-сказуемые и тесно связанные с ними второстепенные члены предложения. Лейтмотив деформации телесного в поэтике Летова реализуется в «Трамвае» по центростремительному сценарию [18]: задавит, повесит, раскроет. Сценарий этот имеет два акта, соответствующие двум композиционным частям текста (две строфы): в первой деформатор – палач-мясник (открытая агрессия, чистая деструктивная энергия), который сначала убивает, потом вешает тушу, разделывает ее и готовит; во второй – манипулятор-кукловод. Продолжая развивать идею сопряжения образа трамвая с советской системой государственного управления, можно усмотреть в таком композиционном и микротематическом членении особенности летовского восприятия периодизации советской истории, в конце которой «и пропадёт» – неожиданное исчезновение.
С телесностью у Летова связан мотив преодоления тела как способа миромоделирования. Трамвай как волюнтарная единица определяет границы мира-тела («аналогия между миром/телом и языком/текстом, наиболее очевидная у Егора Летова, актуальна и для рок-поэзии в целом» [15, с. 56]), выступая демиургом реальности.
Летов, создавая особый мир андеграундного культурного сознания, моделирует текстовое пространство в системе особой эстетической формы – мифологические коды соотносятся между собой через интертекстуальные пласты художественных текстов ХХ века. Современные исследователи акцентируют, что «при изучении проблем, связанных с генезисом и преемственностью тех или иных художественных явлений литературного процесса, становится не только актуальным, но и необходимым анализ художественной литературной субсистемы в контексте всего культурологического и социального мироощущения эпохи, с выходом на поиски претекста в едином «генетическом поле» литературной традиции, что обуславливает широкую контекстуализацию исследования» [3, с. 61]. Так, Летов девальвирует в образах-мифологемах синкретические смыслы как основные содержательные и пересоздает их как образы с новым символическим авторским значением.
Трамвай – не единственный мифопоэтический образ, позволяющий составить представление о художественном мировосприятии Егора Летова.
Модель мира в художественном тексте Летова зиждется на системе неомифов, которые представляют собой сквозные образы, сконструированные или переосмысленные.
Одной из центральных мифологических систем, эксплуатируемых Летовым, является советская идеология. Экстатические советские мифологемы (Ленин, серп и молот, мавзолей и пр.), определяющие хронотоп макротекста, вбирают индивидуально-авторские (ирония, инвектива) коннотации и функционируют как элементы формульной, по определению Ю.В. Доманского, поэтики Летова [5].
Особенно интересно у Летова представлено осмысление вечных мифологем – например, образа Христа как бунтаря и революционера, несущего чуждые звериному началу в человеке идеи («Евангелие»). Христос – первый из многочисленных ликов мятежника в художественной системе Летова.
Некоторые мифологемы, занимающие значительное место в художественном космосе Летова, обладают свойствами универсалии, являются архетипическими.
Солнце – узловой элемент подсистемы природных архетипов, который, наряду с весной, выполняет функцию детерминанта для художественных построений в летовском тексте.
Образ солнца, являющийся частью человеческой культуры с древнейших времен, амбивалентен. С одной стороны, солнце испокон веков несло в себе символику жизни, плодородия, сему рождения. С другой стороны, оно неразрывно связано с лексическим обозначением другого светила, а именно его окказиональным антиподом – «луной», и даже нередко заимствует его семантику, закрепленную за мотивом смерти [19, с. 94].
Внутренняя амбивалентность – одна из констант поэтического мира Егора Летова, чей идиостиль базируется на оксюморонных формулах, принципиальной антитетичности субъектной организации текста, идиоматической деструкции и контаминации.
Вероятно, именно поэтому мифологема «солнце» стала элементом художественной системы как минимум 11 поэтических текстов сибирского панка.
В абсолютном большинстве из них образ солнца центрирует составляющие «чудовищного мира», сводимые к атрибутам умирания, остывания, засыхания, разложения, погребения: Тот, кто смотрит на солнце, почти что уж мертв («Оптимизм»), «Самое самое время / Смотреть открытыми глазами на солнце <…> нам достанутся холодные колючие стены» («Среди зараженного логикой мира»), «Пластмассовый дым, горелая вонь / Колючая проволока вдаль километрит / Обрывки резины, колёса и шлак / Слепые траншеи, сухая трава <…> А он увидел солнце» («Он увидел солнце»), «Очередь за солнцем на холодном углу / Я сяду на колёса, ты сядешь на иглу» («Система»), «Солнечный зайчик стеклянного глаза, / Траурный мячик стеклянного глаза «(«Моя оборона»), «Яма как принцип движения к солнцу» («Русское поле экспериментов»), «Как-то утром на рассвете / Поезд рельсы потеряет / Вспыхнет зарево в колодце <…> Не понадобятся больше припасённые харчи...» (одноим.), «Солнцеворот Гневные вёсны <…> вpемени больше не будет. // Hаше дело пpопащее, словно палец Отоpванный вpажеской пулей» («Солнцеворот»), «Постигая такое, что не хочется жить Солнышко взирает на моё забыть / Сплю в кленовой роще / Верю, что всего должно быть больше / Измеряя в глубину добровольные могилы / Подавляю седину, экономлю свои силы / Продолжая безнадёжно и безвременно спать» («Убивать»), «Стало быть меня настигло НОВОЕ СОЛНЦЕ <…> Солнце Всех Неспящих Свободных / Никуда никогда ниоткуда / Солнце живых вопреки всем законам и азбукам / Кости обрастают новым мясом / Да и мёртвый глядит вопиюще живым <…> Разбухшую ванну переполняет вода / Уже по щиколотку» («Солнце неспящих») [12].
Так, образ солнца наполняется негативными коннотациями, однако несправедливо было бы утверждать, что ими он и исчерпывается. Первичное значение солярного символа находит отражение в устойчивой антитезе солнца и мира (который, как мы помним, чудовищен): смотреть на солнце значит отсрочить смерть («Оптимизм», «Среди зараженного логикой мира»), солнце актуализирует субъект в пространстве безлюдной пустыни («Он увидел солнце»), производные от солнца образы динамичны (зайчик – «Моя оборона»), солнце обладает характеристиками дефицитного товара («Система») (подобным образом Летов пишет о любви) и, наконец, солнце как знак обновления жизни через смерть («Солнце неспящих»).
Ю. Морева пишет, что «важным атрибутом «того» мира (у Летова. – М.Г.) является яркое солнце – в противовес нашему миру, который всегда выглядит серым и мрачным» [11]. Утверждение можно уточнить: образ солнца у Летова является атрибутом «того» мира («Оптимизм», «Солнце Неспящих»), однако нередко становится и частью картины реальной действительности, отмеченной характерными чертами («обрывки резины», «колеса и шлак» / «потолок, холодные колючие стены» в текстах «Он увидел солнце», «Среди зараженного логикой мира»).
Думается, такое «кочевничество» образа солнца объясняется спецификой авторского видения мира, легшего в основу построения художественной миромодели.
«Человек – это как аквариум с рыбками, который находится внутри океана. А при смерти он ломается. Он всё равно там остаётся, но у него уже нет рамок», – говорил в одном из последних интервью Егор Летов [16]. По всей видимости, поэт не проводил зримой границы и не видел существенной разницы между состояниями жизни и «послежизни», чем, как кажется, и обусловлена незакрепленность вездесущего образа солнца за одним топосом («Солнце неспящих»: НОВОЕ СОЛНЦЕ <…> солнце для всех живых <…> Да и мертвый глядит вопиюще живым) [12].
На наиболее общие значения мифологемы у Летова накладываются литературные реминисценции рефлексирующего сознания, преобразуя ее в авторский неомиф.
Русские модернисты, а вслед за ними и И. Шмелев (который был современником и соучастником сугубо символического осмысления практически всех основополагающих природных стихий, и особенно солнца [19, с. 94]), осмысляют черное солнце / солнце мертвых / солночь [9] как эсхатологический знак конца-начала.
К тому же мотив солночи, то есть нового солнца, которое воссияет из революционной тьмы, проходит через всю послеоктябрьскую публицистику [9]. Летовское солнце вбирает эти смыслы (наиболее последовательно реализованы в «Солнце неспящих»).
Пространственное расположение солнца в главном, по признанию Летова, его сочинении – песне «Русское поле экспериментов» – определяется через образ «ямы» («Яма как принцип движения к солнцу»). Естественный порыв соотнести эту яму с купринской, на наш взгляд, будет не вполне оправдан.
Яма – один из элементов художественной миромодели – появляется и в других текстах Егора Летова. Например, в песне «Заговор», которая считается «переложением платоновской эстетики» («все мы растем вовнутрь земли») [12].
Платонов – один из авторов, повлиявших и на Летова-поэта, и на Летова-музыканта. Тому существуют многочисленные подтверждения. К примеру, вот как он описал в интервью процесс создания музыки культовой песни «Все идет по плану»: «Я нараспев читал свой ранний стих про панков, Манагер декламировал фрагменты из платоновского «Котлована», а Кузьма страшно матерился, скакал по комнате и стучал по полу разными предметами» [13].
Представляется логичным провести параллель между Котлованом Платонова и летовской Ямой, выявив в этой связи смысловые приращения к образу солнца в этом контексте.
Котлован здесь – советский (пользуясь летовским определением) принцип движения к «общепролетарскому» дому, воплощенной утопии – коммунизму.
К коммунизму Летов всегда был неравнодушен: один из его больших проектов носил это гордое имя; в интервью разных лет музыкант многократно рассуждал о нем, демонстрируя то антикоммунистические взгляды, то наоборот; наконец, в творчестве Летова коммунизм стал частью его персональной мифологии, заместившей собой область рая.
Следует полагать, что, посредством соотнесения с платоновским котлованом «ямы как принципа движения к солнцу», образ последнего обогатился социально-политическими семантическими обертонами.
Таким образом, Летов, создавая особый мир андеграундного культурного сознания, моделирует текстовое пространство в системе особой эстетической формы – мифологические коды (культурные, социальные, философские, политические) соотносятся между собой через интертекстуальные пласты художественных текстов ХХ века. Так, Летов девальвирует в образах-мифологемах синкретические смыслы как основные содержательные и пересоздает их как образы с новым символическим авторским значением. Такая поэтика становится особым способом эстетического шифрования «опасных» и «сакральных» смыслов, значение которых, по Летову, очевидно только для посвященного читателя-соавтора.
Литература:
- Авилова Е.Р. Традиции поэтического авангарда 1910-х гг. в русской рок-поэзии: дис. … канд. филол. наук. Нерюнгри, 2010. 211 с.
- Баженевская А.А. Трамвай как образ-символ петербургского текста // The Scientific Heritage. 2021. №70. С. 36-39. (дата обращения: 13.03.2023).
- Гарипова Г.Т., Шафранская Э.Ф. Сравнительное литературоведение. Современные тенденции русской литературной компаративистики. Владимир: Изд-во ВлГУ им. А.Г. и Н.Г. Столетовых, 2022. 125 с.
- Данилов А.А. «Некрофилия» Егора Летова: анализ и ретроспектива // Русская рок-поэзия: текст и контекст. 2022. С. 171-177. (дата обращения: 14.03.2023).
- Доманский Ю.В. Формульная поэтика Егора Летова: Монография. М.; Калуга; Венеция: Bull Terrier Records, 2018. 160 с.
- Золина П. Трамвай как метафора новых времен в контексте русской литературы начала XX века // Nova Rusistika. Вып. VI. 2013. №2. С. 42-48. (дата обращения: 16.03.2023).
- Кобринский А.А. Поэтика ОБЭРИУ в контексте русского литературного авангарда XX века: дис. … д-ра филол. наук. СПб., 1999. 311 с. (дата обращения: 12.03.2023).
- Корчинский А.А. Комментарий к мифу: Егор Летов о своих текстах // Летовский семинар: Феномен Егора Летова в научном освещении. М.: Bull Terrier Records, 2018. С. 52-65. (дата обращения: 09.03.2023).
- Кузнецов С.Ю. Однословия Михаила Эпштейна. Что такое солночь? // Вести.ру. 2000. (дата обращения: 22.03.2023).
- Летов Е. Интервью для Авторадио. Ижевск, 1999. 18 декабря (дата обращения: 20.03.2023).
- Морева Ю. Смерть как граница в творчестве Егора Летова (дата обращения: 21.03.2023).
- Официальный сайт группы «Гражданская оборона». Тексты песен (дата обращения: 03.03.2023).
- Писатели, которые повлияли на Егора Летова (дата обращения: 16.03.2023).
- Погребная Я.В. Неомифологизм В.В. Набокова: способы литературоведческой идентификации особенностей художественного воплощения: автореф. дис. … д-ра филол. наук. Ставрополь, 2006. 40 с. (дата обращения: 07.03.2023).
- Свиридов С.В. Рок-поэзия между музыкой и словом: драйв и поэтика текста // Вестник Балтийского федерального университета им. И. Канта. 2017. № 4. С. 54-62. (дата обращения: 13.03.2023).
- Сорокин К. Егор Летов. Всё, что не анархия // Rolling Stone. 2007. №7 (дата обращения: 15.03.2023).
- Сурат И.З. Мандельштам и Пушкин. М., 2009. 384 с.
- Темиршина О.Р. Поэтика деформации. Образы телесного в поэзии Егора Летова // Русская рок-поэзия: текст и контекст. 2017 (дата обращения: 12.03.2023).
- Федотов О.И. Черное солнце Ивана Шмелева // Вестник московского университета. 2013. №4. С. 93-109. (дата обращения: 21.03.2023).
- Шафранская Э.Ф. Мифология Казани в прозе Аделя Хаирова // Вестник Северного (Арктического) федерального университета. Серия: Гуманитарные и социальные науки. 2014. № 1. С. 95-103.
The phenomenon of the siberian underground: Egor Letov and the poetic neo-myth
Gruzdeva M.V.,
bachelor of 5 course of the Vladimir State University, Vladimir
Research supervisor:
Garipova Gulchira Talgatovna,
Professor of the Department of the Russian Literature of the Institute of Humanities of the Moscow City University, Doctor of Philological Sciences, Associate Professor
Annotation. The author of the article emphasizes the special underground cultural consciousness of Yegor Letov, who models the text space in the system of a special aesthetic form of metatextuality. The meta-conceptual image of the tram, which leads to a wide cultural intertext, is considered in more detail. Neo-mythologism is considered as a method of artistic world-modeling on the material of several musical and poetic compositions by Letov.
Keywords: Egor Letov, neo-myth, Siberian underground, world-model
Literature:
- Avilova E.R. Traditions of the poetic avant-garde of the 1910s in Russian rock poetry: dissertation for the degree of Candidate of Philological Sciences. Neryungri, 2010. 211 pages.
- Bazhenevskaya A.A. Tram as an image-symbol of the St. Petersburg text // The Scientific Heritage. 2021. №70. Page: 36-39. (date of the address 13.03.2023).
- Garipova G.T., Shafranskaya E.F. Comparative literature. Modern trends in Russian literary comparative studies. Vladimir: Publishing House of the VlGU named after A.G. and N.G. Stoletovykh, 2022. 125 pages.
- Danilov A.A. «Necrophilia» by Egor Letov: analysis and retrospective // Russian rock poetry: text and context. 2022. Page: 171-177. (date of the address: 14.03.2023).
- Domansky Yu.V. The formulaic poetics of Egor Letov: Monograph. M.; Kaluga; Venice: Bull Terrier Records, 2018. 160 pages.
- Zolina P. Tram as a metaphor of new times in the context of Russian literature of the early XX century // Nova Rusistika. Issue VI. 2013. №2. Page: 42-48. (date of the address: 16.03.2023).
- Kobrinsky A.A. Poetics of OBERIU in the context of the Russian literary avant-garde of the XX century: dissertation for the degree of Doctor of Philology. St. Petersburg, 1999. 311 pages. (date of the address 12.03.2023).
- Korchinsky A.A. Commentary on the myth: Egor Letov about his texts // Letovsky seminar: The phenomenon of Egor Letov in scientific coverage. Moscow: «Bull Terrier Records», 2018. Page: 52-65. (date of the address: 09.03.2023).
- Kuznetsov S.Y. The Monosyllables of Mikhail Epstein. What is midnight? // Vesti.ru. 2000. (date of the address: 22.03.2023).
- Letov E. Interview for Autoradio, Izhevsk, 1999. December 18 (date of the address: 20.03.2023).
- Moreva Y. Death as a boundary in the work of Yegor Letov. (date of the address: 21.03.2023).
- The official website of the Civil Defense Group. Lyrics (date of application: 03.03.2023).
- Writers who influenced Yegor Letov (дата обращения: 16.03.2023).
- Pogrebnaya Y.V. Neomythologism of V.V. Nabokov: methods of literary identification of features of artistic embodiment: abstract of the dissertation for the degree of Doctor of Philology. Stavropol, 2006. 40 pages. (date of reference: 07.03.2023).
- Sviridov S.V. Rock poetry between music and word: drive and poetics of text // Bulletin of the Baltic Federal University named after I. Kant. 2017. №4. Page: 54-62. (date of the address: 13.03.2023).
- Sorokin K. Egor Letov. Everything that is not anarchy // Rolling Stone. 2007. №7 (date of the address: 15.03.2023).
- Surat I.Z. Mandelstam and Pushkin. Moscow: 2009. 384 pages.
- Temirshina O.R. Poetics of deformation. Images of the corporeal in the poetry of Egor Letov // Russian Rock Poetry: text and context. 2017 (date of the address 12.03.2023).
- Fedotov O.I. Ivan Shmelev's Black Sun // Bulletin of the Moscow University. 2013. №4. Page: 93-109. (date of the address: 21.03.2023).
- Shafranskaya E.F. The mythology of Kazan in the prose of Adel Khairov // Bulletin of the Northern (Arctic) Federal University. Series: Humanities and social sciences. 2014. №1. Page: 95-103.